Милован Джилас. Беседы со Сталиным. Милован джилас - лицо тоталитаризма Иппу милован джилас

Милован Джилас

Джилас Милован (1911) - родился в Черногории. Отец его - майор черногорской армии, участник обеих балканских и первой мировой войны . Два брата и сестра Милована Джиласа погибли в народно-освободительной войне 1941-1945 года. Окончив гимназию, Джилас в 1929 году поступил на философский факультет Белградского университета, на отделение югославской литературы и юриспруденцию. В 1932 году вступил в компартию Югославии, в том же году был арестован и пробыл в заключении до 1935 года. В 1937 году во время внутрипартийной борьбы примкнул к группе Тито, который реорганизовал КПЮ. С 1937 года М.Джилас - член ЦК КПЮ. В 1941 году после оккупации Германией Югославии входит в президиум антифашистского вече народного освобождения Югославии - АВНОЮ. В 1945 году АВНОЮ было переименовано во временную народную скупщину, куда вошел Джилас, получив пост министра по делам Черногории. В 1948 году Джилас - секретарь исполнительного бюро ЦК СКЮ. В начале 1953-гогода Джилас становится одним из четырех вице-президентов Югославии, в конце 1953 года - председателем Союзной народной скупщины. Конфликт с партией и правительством возник у Джиласа после того, как он резко выступил против превращения компартии в правящий класс страны и морального ее разложения. В 1954 году М.Джилас был смещен со всех партийных и правительственных постов и исключен из партии. В 1956 г. осужден на три года тюрьмы. В 1966 году Джиласа освобождают из-под стражи и вскоре он переезжает в США.Джилас.

Использован материал с сайта "Русское зарубежье" - http://russians.rin.ru

Джилас (Djilas) Милован (12.6.1911, село Подбишче, близ Колашина, Черногория - 20.4.1995, Белград), югославский политический деятель, публицист. Изучал юриспруденцию и литературу в Белградском университете. В 1932 вступил в Коммунистическую партию Югославии (КПЮ), в том же году арестован.до 1935 находился в заключении В 1937 во время конфликта между партийными группировками поддержал И. Тито и был избран членом ЦК КПЮ. В составе интернациональных бригад участвовал в военных действиях во время гражданской войны в Испании. С 1940 член Исполкома ЦК КПЮ. В 1941 после оккупации Югославии германскими и итальянскими войсками Д. и М. Пьяде поручена подготовка восстания. Активный участник создания партизанских отрядов, с 1942 партизанский командир и член Верховного военного штаба. Ближайший и доверенный сотрудник Тито. В конце 1943 вошел в состав Президиума Антифашистского веча народного освобождения Югославии. После окончания войны в 1945 вошел в состав Временной народной скупщины и был назначен министром по делам Черногории. С 1948 секретарь Исполнительного бюро ЦК Союза коммунистов Югославии (СКЮ), курировал вопросы идеологии. Когда Югославия вступила в конфликт с СССР в 1948, Д. поручили доказать подлинность коммунизма в версии Тито, а не И.В. Сталина. Считался вторым (после Тито) человеком в Югославии. В начале 1953 стал одним из четырех вице-президентов Югославии и членом руководящей «четверки» -Тито, Д., Э. Кардель, А. Ранкович. В конце 1953 избран председателем Союзной народной скупщины. В начале 1950-х гг. выдвинул тезис об отмирании партии, считая, что доминирование компартии в государственном управлении должна заменить система местного самоуправления. Выступал против партийной бюрократии, которая, по его мнению, стояла на пути прогресса. В статьях, опубликованных в окт. 1953 - янв. 1954 в центральном органе Компартии газет, «Борба», упрекал режим в переходе на сталинские методы управления, стоял за создание второй социалистической партии, высказывался против вмешательства партии в работу органов правосудия. 17.1.1954 III внеочередной пленум ЦК СКЮ принял решение о смещении Д. со всех партийных и правительственных постов на основании того, что его «антимарксистские, антиленинские ревизионистские устремления... были фактически направлены на ликвидацию СКЮ». Черногория лишила его депутатского мандата, в марте 1954 он был исключен из партии. 24.1.1955 приговорен условно к 18 месяцам заключения за «клеветнические заявления, в которых он изображал положение в Югославии в злонамеренно искаженном виде». 29.10.1956 Д. открыто одобрил венгерское восстание, критиковал режим Тито и коммунизм, за что был осужден на 3 года тюрьмы. В книгах «Новый класс» (1957; написана в тюрьме) и «Несовершенное общество. Теоретическая критика современного социализма» (1969) выступил с критикой тоталитаризма и разоблачениями переродившейся партийно-бюрократической номенклатуры. В 1957 вторично осужден на7 лет тюрьмы. В янв. 1961 досрочно освобожден, однако через 3 месяца снова арестован по обвинению в «разглашении государственных тайн» в связи с опубликованием книги «Беседы со Сталиным». В дек. 1966 освобожден, а через некоторое время получил разрешение на выезд за границу, где выступил с курсом лекций. В 1970-86 был лишен права покидать Югославию. В 1982 выступал в защиту польской «Солидарности», а в 1990-х гг. - против политики С. Милошевича.

Залесский К.А. Кто был кто во второй мировой войне. Союзники СССР. М., 2004

"Если отбросить односторонние догматические и романтические увлечения, то я бы и сегодня, как и тогда, высоко оценил качество Красной Армии, и в особенности ее русского ядра.

Хотя советский командный состав, а еще в большей степени солдаты и младшие командиры воспитаны политически односторонне, однако во всех других отношениях у них развивается инициатива, широта культуры и взглядов. Дисциплина - строгая и безоговорочная, но не бессмысленная - подчинена главным целям и задачам. У советских офицеров не только хорошее специальное образование, одновременно они - наиболее талантливая, наиболее смелая часть советской интеллигенции. Хотя им сравнительно хорошо платят, они не замыкаются в закрытую касту; от них не требуют чрезмерного знания марксистской доктрины, они прежде всего должны быть храбрыми и не удаляться от поля боя - командный пункт командира корпуса возле Ясс был всего в трех километрах от немецких передовых линий. Хотя Сталин и провел большие чистки, в особенности среди высшего командного состава, это имело меньше последствий, чем предполагают, так как он одновременно без колебаний возвышал молодых и талантливых людей, - каждый офицер, который был ему верен, знал, что его амбиции будут поняты. Быстрота и решительность, с которой Сталин во время войны производил перемены в высшем командном составе, подтверждают, что он был находчив и предоставлял возможности наиболее талантливым. Он действовал одновременно по двум направлениям: вводил в армии абсолютное подчинение правительству, партии и лично себе и ничего не жалел для усиления ее боеспособности, улучшения уровня жизни ее состава, а также быстро повышал в чинах наиболее способных.

Сталин был холоден и расчетлив не меньше Молотова. Однако у Сталина была страстная натура со множеством лиц, причем каждое из них было настолько убедительно, что казалось, что он никогда не притворяется, а всегда искренне переживает каждую из своих ролей. Именно поэтому он обладал большей проницательностью и большими возможностями, чем Молотов.

Он без подробных обоснований изложил суть своей панславистской политики:

Если славяне будут объединены и солидарны - никто в будущем пальцем не шевельнет. Пальцем не шевельнет! - повторял он, резко рассекая воздух указательным пальцем.

Кто-то высказал мысль, что немцы не оправятся в течение следующих пятидесяти лет. Но Сталин придерживался другого мнения:

Нет, оправятся они, и очень скоро. Это высокоразвитая промышленная страна с очень квалифицированным и многочисленным рабочим классом и технической интеллигенцией, - лет через двенадцать - пятнадцать они снова будут на ногах. И поэтому нужно единство славян. И вообще, если славяне будут едины - никто пальцем не шевельнет.

Сталин обладал необычайно чутким и настойчивым умом. Помню, что в его присутствии невозможно было сделать какого-либо замечания или намека без того, чтобы он тотчас этого не заметил. И если помнить, какое значение он придавал идеям, - хотя они были для него лишь средством, - то напрашивается вывод, что он видел и несовершенство созданного при нем строя. Этому сегодня есть немало подтверждений, в особенности в произведениях его дочери Светланы . Так, она пишет, как, узнав, что в Куйбышеве создана специальная школа для эвакуированных детей московских партаппаратчиков, он воскликнул: "Ах вы!.. Ах вы, каста проклятая!"

Явление Сталина весьма сложно и касается не только коммунистического движения и тогдашних внешних и внутренних возможностей Советского Союза. Тут поднимаются проблемы отношений идеи и человека, вождя и движения, значения мифов в жизни человека, условий сближения людей и народов. Сталин принадлежит прошлому, а споры по этим и схожим вопросам если начались, то совсем недавно.

Добавлю еще, что Сталин был - насколько я заметил - живой, страстной, порывистой, но и высокоорганизованной и контролирующей себя личностью. Разве, в противном случае, он смог бы управлять таким громадным современным государством и руководить такими страшными и сложными военными действиями?

Тщетно пытаюсь себе представить, какая еще, кроме Сталина, историческая личность при непосредственном знакомстве могла бы оказаться столь непохожей на сотворенный о ней миф. Уже после первых слов, произнесенных Сталиным, собеседник переставал видеть его в привычном ореоле героико-патетической сосредоточенности или гротескного добродушия, что являлось непреложным атрибутом иных массовых фотографий, художественных портретов, да и большинства документальных кинолент. Вместо привычного "лика", выдуманного его собственной пропагандой, вам являлся буднично-деятельный Сталин - нервный, умный, сознающий свою значимость, но скромный в жизни человек... Первый раз Сталин принял меня во время войны, весной 1944 года, после того как облачил себя в маршальскую форму, с которой потом так и не расставался. Его совсем не по-военному живые, безо всякой чопорности манеры тотчас превращали этот милитаристский мундир в обычную, каждодневную одежду. Нечто подобное происходило и с проблемами, которые при нем обсуждались: сложнейшие вопросы Сталин сводил на уровень простых, обыденных...

Он обладал выдающейся памятью: безошибочно ориентировался в характерах литературных персонажей и реальных лиц, начисто позабыв порой их имена, помнил массу обстоятельств, комментируя сильные и слабые стороны отдельных государств и государственных деятелей. Часто цеплялся за мелочи, которые позже почти всегда оказывались важными. В окружающем мире и в его, Сталина, сознании как бы не существовало ничего, что не могло бы стать важным... Зло, мне кажется, он помнил больше, чем добро, потому как, вероятно, внутренне чувствовал, что режим, им создаваемый, способен выжить исключительно в зоне враждебности...

По существу, это был самоучка, но не подобно любому одаренному человеку, а и в смысле реальных знаний. Сталин свободно ориентировался в вопросах истории, классической литературы и, конечно, в текущих событиях. Того, что он скрывает свою необразованность или стыдится ее, заметно не было. Если и случалось, что он не вполне разбирался в сути какого-нибудь разговора, то слушал настороженно, нетерпеливо ожидая, пока тема сменится.

При разговоре со Сталиным изначальное впечатление о нем как о мудрой и отважной личности не только не тускнело, но и, наоборот, углублялось. Эффект усиливала его вечная, пугающая настороженность. Клубок ощетинившихся нервов, он никому не прощал в беседе мало-мальски рискованного намека, даже смена выражения глаз любого из присутствующих не ускользала от его внимания.

Но Сталин - это призрак, который бродит и долго еще будет бродить по свету. От его наследия отреклись все, хотя немало осталось тех, кто черпает оттуда силы. Многие и помимо собственной воли подражают Сталину. Хрущев , порицая его, одновременно им восторгался. Сегодняшние советские вожди не восторгаются, но зато нежатся в лучах его солнца. И у Тито , спустя пятнадцать лет после разрыва со Сталиным, ожило уважительное отношение к его государственной мудрости. А сам я разве не мучаюсь, пытаясь понять, что же это такое - мое "раздумье" о Сталине? Не вызвано ли и оно живучим его присутствием во мне?"

Джилас М. Лицо тоталитаризма.

Милован Джилас

ЛИЦО ТОТАЛИТАРИЗМА

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Во-первых, это мои наиболее значительные и в международном плане самые известные произведения из сферы политики. И хотя отдельному непосвященному читателю комбинация политики с мемуаристикой может показаться неестественной, все же в данном случае связь вполне прямая. Политические произведения объединяет единство содержания, а воспоминания о встречах со Сталиным играют роль уместной и, возьму на себя смелость сказать, достоверной к ним иллюстрации, почерпнутой из конкретной политической практики.

Кроме того, читатель получает более менее целостное представление о моем. да и не только моем, критическом отношении к Сталину и сталинскому тоталитаризму. пустившему корни в коммунистическом движении. Прежде всего имею в виду Югославию.

Считал бы со своей стороны претенциозным оценивать действенность этой критики. Неоспоримо, однако, что критицизм, присущий коммунистам прежде всего коммунистических стран, включая и мой собственный, на протяжении трех десятилетий играл если не важнейшую, то наверняка близкую к таковой роль благодаря главным образом своей аутентичности, объективности, несклонности к злопыхательству. Не хочу этим сказать, что сегодня, когда миновало столько лет, в моих критических работах не сыщется немало такого, что можно было бы выразить с литературной стороны привлекательнее и точнее. Прошу, однако, читателя не забывать, что записки, которые у него сейчас в руках, это индивидуальный взгляд с позиций большей частью политико-критических, что это лишь единичный вклад в описание и осмысление данной социальной реальности. Вся реальность настолько многогранна, что ее можно объять целиком, только рассмотрев с разных точек зрения под разным углом.

Для меня. югославского литератора, черногорца из Сербии. публикация в Москве этих произведений (настанет, надеюсь, черед и других моих книг) – событие особое, его не переоценить.

Южных славян, а тем паче сербов, с русскими и русской культурой связывает исконное, преимущественно языковое и психологическое родство: но ведь язык, психика – это и есть та многогранность – творческая, неисчерпаемая, непостижимая, благодаря которой, главным образом, открывается глубинная суть народа, его истинное лицо. У русских и сербов как раз столько родственных и отличительных черт, сколько необходимо, чтобы при родстве не слиться, а при разности не стать чуждыми друг другу.

Временами силы государственной политики охлаждали отношения, натягивали до состояния обрыва связи великой России с маленькой Сербией, Югославией в целом. Но никогда, даже в периоды наибольших опасностей и злонамеренности, силы государственной политики не были в состоянии полностью заморозить эти отношения, разорвать связи; вопреки всем натискам идеологии и политики, вопреки положению и интересам государства в народных глубинах и творческих умах нерушимым и независимым осталось то, что связывает русских с югославами, с сербами в частности. Наиболее разрушительной и трагической по последствиям была бесчестная сталинская атака на Югославию. Народы Югославии попали тогда в ситуацию, в которой защита своей партии, такой же тоталитарной, сделалась равнозначной защите государственной независимости и национальной самобытности. Казалось, ни общечеловеческим ценностям, ни родству народов не одолеть тотальную ненависть, вспыхнувшую в час рокового испытания. Но не зря у нас говорят, что любой силе – свой срок. Выжило, все превозмогло и победило непреходящее, вечное. Поэтому прошу читателя не удивляться и не возмущаться, если он встретится в книге с высказыванием по нынешним меркам слишком резким, позицией, чрезмерно крутой: таково было время с его жесткой полемикой, таков, что поделаешь, "черногорский" темперамент самого автора.

А сам я уже с гимназических лет, прошедших в провинциальной черногорской глуши, всей душой впитывал и насыщал свои устремления богатствами русской литературы. Завораживали не только глубины ее пророческой прелести. Я находил в ней сгустки чувств и чаяний моего собственного народа, отзвуки его бытия. И это был не только мой хлеб духовный: русская литература, а вслед за тем мученический пафос русской революции вживлены в созревание, в процесс выбора пути двух-трех поколений. Совсем как некогда с моими предками, искавшими и находившими у русских царей. русской церкви помощь и защиту в схватках с империями и мировым клерикализмом.

И если настоящие записки внесут хоть малую лепту в разъяснение нашей – русской и югославской – истории, отягощенной идеологическими схемами и конфликтами, это будет наградой мне, доказательством того, что трудился я и рисковал не напрасно. А окажи к тому же они пусть минимальное содействие даже самому малому числу советских читателей в осознании ограниченности идеологии и губительности тоталитаризма, который она, идеология, вдохновляла и подпирала, – я испытал бы радость, приобретя на склоне лет столь важный стимул хотя бы только пером, но все-таки участвовать в поисках выхода из общих для нас проблем и недоразумений. Одновременно это помогло бы сблизить наши народы, лучше понять, как страдали они, чем жертвовали, какие подвиги совершили.

МИЛОВАН ДЖИЛАС

Все это, конечно, можно было выразить по-иному. В виде повествования об одной из современных революций или изложения одной точки зрения, да и, наконец, как исповедь одного революционера.

Не стоит, следовательно, удивляться, что в настоящих записках нашлось место всему понемногу. Получились они пусть и непрочным синтезом упомянутых элементов – историй, личного мнения и мемуаров, что вполне совпадет с моими намерениями: в одной работе как можно полнее и одновременно как можно лаконичнее, используя различные подходы, обрисовать облик современного коммунизма. Исследовательская сторона при этом в чем-то потеряла, но зато картина предстала более целостной и доходчивой.

Кроме того, мои личные обстоятельства столь зыбки, а от меня зависимы лишь постольку, поскольку я им не покорился, что я вынужден поспешить с описанием своих наблюдений и обобщений, хотя понимаю, что более детальная проработка могла бы дополнить или, возможно, изменить некоторые выводы.

Понимая всю грандиозность столкновений в современном, мучительно меняющемся и воссоединяющемся мире, я далек от мысли ронять мудрые слова, а тем более выносить приговоры. Считаю, что сегодня такое не дано ни одному человеческому существу, ни одной стране. Да я и не претендую на знание мира вне того, коммунистического, в котором имел счастье или несчастье прожить. И коль уж говорил о сферах, выходящих за границы своей, так единственно чтобы эту свою изобразить еще рельефнее, яснее.

От лежащей перед ним книги читателю не следует ожидать особых откровений. Все изложенное здесь сказано уже в ином каком-то месте иными словами. Данная же книга, возможно, освежит цвета, запахи, атмосферу, а к этому вдруг да и высветит отдельную оригинальную мысль. Уже что-то. Даже немало. А лично моя заслуга тут единственно вот в чем: находясь в особой ситуации, я по-своему высказал то, что другие давно знают, чувствуют или, вполне возможно, тоже уже свойственным им способом высказали.

В этих записках читателю не следует искать некую социальную или другую философию, даже там, где нельзя было избежать обобщений. Моим намерением было с помощью обобщения создать портрет коммунистического мира, а не философствовать на его счет.

Наиболее адекватным и самым близким сердцу способом излагать мысли казалось мне размышление. И тем не менее свобода настоящих записок от загромождения цитатами, статистикой, событиями отнюдь не означает, что приведенные доводы не могут быть доказаны таким путем. Свои наблюдения мне хотелось изложить рассуждая, приходя к логическим заключениям. Этому способствовало желание упростить и сжать текст, что в конце концов соответствовало как моей собственной истории, так и привычному стилю работы мысли.

Я, интеллигент, полностью прошел путь, который может пройти коммунист в рядах своей партии. От низовых до высших ступенек ее иерархии, от местных и общенациональных до международных организаций, от создания истинной компартии, подготовки революции, участия в ней до строительства так называемого социалистического общества. Никто не вынуждал меня присоединяться к коммунизму или отходить от него. Я все решал сам, по своим убеждениям, свободно. Насколько, конечно, человек в чем-то подобном может быть свободен. Не отношусь к тем, кто разочаровался, хотя бывало и такое. Нет, я двигался поступательно и сознательно, слагая картину и приходя к выводам, изложенным в этой книге. Отдаляясь от реалий современного коммунизма, я все более приближался к идее демократического социализма. В книге неминуемо должно было отразиться и мое саморазвитие, хотя это, конечно, не являлось и не является ее целью.

Джилас Милован (1911- 1995)

Политический деятель, один из руководителей СФРЮ, сподвижник И.Б. Тито, писатель.

Родился в Черногории. Изучал литературу и юриспруденцию в Белградском университете. В 1932 г. вступил в Компартию Югославии. Арестовывался и пробыл три года в заключении. С 1937 г. член ЦК КПЮ, с 1940 г. – член Исполкома ЦК КПЮ. Во время войны один из руководителей партизанского движения. После войны на высших партийных и государственных постах, вплоть до председателя парламента (Союзной народной скупщины).

С конца 1953 г. выступает с публичной критикой И.Б. Тито и созданного им режима. После этого снят со всех партийных и государственных постов, арестован и приговорен сначала условно на 18 месяцев, затем осужден сначала на 3, позднее на 7 лет тюрьмы. В октябре 1956 г. М. Джилас открыто поддержал венгерское восстание, подверг резкой критике коммунизм и режим, созданный Тито в Югославии, за что был осужден. В это время ему удается передать рукопись для опубликования. Основные произведения: "Новый класс. Анализ коммунистической системы". Нью-Йорк, 1957, “Беседы со Сталиным” (1961), “Страна без прав” (196...), “Несовершенное общество” (1969), “Партизанская война (Югославия, 1941-1945)”, “Тито (опыт критической биографии)”.

“Новый класс” ходил в Самиздате с начала 60-х годов. На суде над членами “Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа” (1967 г., Ленинград) НК фигурировал в качестве вещественного доказательства. (Политический дневник, т. 1, стр. 310).

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Во-первых, это мои наиболее значительные и в международном плане самые известные произведения из сферы политики. И хотя отдельному непосвященному читателю комбинация политики с мемуаристикой может показаться неестественной, все же в данном случае связь вполне прямая. Политические произведения объединяет единство содержания, а воспоминания о встречах со Сталиным играют роль уместной и, возьму на себя смелость сказать, достоверной к ним иллюстрации, почерпнутой из конкретной политической практики.

Кроме того, читатель получает более менее целостное представление о моем. да и не только моем, критическом отношении к Сталину и сталинскому тоталитаризму. пустившему корни в коммунистическом движении. Прежде всего имею в виду Югославию.

Считал бы со своей стороны претенциозным оценивать действенность этой критики. Неоспоримо, однако, что критицизм, присущий коммунистам прежде всего коммунистических стран, включая и мой собственный, на протяжении трех десятилетий играл если не важнейшую, то наверняка близкую к таковой роль благодаря главным образом своей аутентичности, объективности, несклонности к злопыхательству. Не хочу этим сказать, что сегодня, когда миновало столько лет, в моих критических работах не сыщется немало такого, что можно было бы выразить с литературной стороны привлекательнее и точнее. Прошу, однако, читателя не забывать, что записки, которые у него сейчас в руках, это индивидуальный взгляд с позиций большей частью политико-критических, что это лишь единичный вклад в описание и осмысление данной социальной реальности. Вся реальность настолько многогранна, что ее можно объять целиком, только рассмотрев с разных точек зрения под разным углом.

Для меня. югославского литератора, черногорца из Сербии. публикация в Москве этих произведений (настанет, надеюсь, черед и других моих книг) - событие особое, его не переоценить.

Южных славян, а тем паче сербов, с русскими и русской культурой связывает исконное, преимущественно языковое и психологическое родство: но ведь язык, психика - это и есть та многогранность - творческая, неисчерпаемая, непостижимая, благодаря которой, главным образом, открывается глубинная суть народа, его истинное лицо. У русских и сербов как раз столько родственных и отличительных черт, сколько необходимо, чтобы при родстве не слиться, а при разности не стать чуждыми друг другу.

Временами силы государственной политики охлаждали отношения, натягивали до состояния обрыва связи великой России с маленькой Сербией, Югославией в целом. Но никогда, даже в периоды наибольших опасностей и злонамеренности, силы государственной политики не были в состоянии полностью заморозить эти отношения, разорвать связи; вопреки всем натискам идеологии и политики, вопреки положению и интересам государства в народных глубинах и творческих умах нерушимым и независимым осталось то, что связывает русских с югославами, с сербами в частности. Наиболее разрушительной и трагической по последствиям была бесчестная сталинская атака на Югославию. Народы Югославии попали тогда в ситуацию, в которой защита своей партии, такой же тоталитарной, сделалась равнозначной защите государственной независимости и национальной самобытности. Казалось, ни общечеловеческим ценностям, ни родству народов не одолеть тотальную ненависть, вспыхнувшую в час рокового испытания. Но не зря у нас говорят, что любой силе - свой срок. Выжило, все превозмогло и победило непреходящее, вечное. Поэтому прошу читателя не удивляться и не возмущаться, если он встретится в книге с высказыванием по нынешним меркам слишком резким, позицией, чрезмерно крутой: таково было время с его жесткой полемикой, таков, что поделаешь, "черногорский" темперамент самого автора.

А сам я уже с гимназических лет, прошедших в провинциальной черногорской глуши, всей душой впитывал и насыщал свои устремления богатствами русской литературы. Завораживали не только глубины ее пророческой прелести. Я находил в ней сгустки чувств и чаяний моего собственного народа, отзвуки его бытия. И это был не только мой хлеб духовный: русская литература, а вслед за тем мученический пафос русской революции вживлены в созревание, в процесс выбора пути двух-трех поколений. Совсем как некогда с моими предками, искавшими и находившими у русских царей. русской церкви помощь и защиту в схватках с империями и мировым клерикализмом.

И если настоящие записки внесут хоть малую лепту в разъяснение нашей - русской и югославской - истории, отягощенной идеологическими схемами и конфликтами, это будет наградой мне, доказательством того, что трудился я и рисковал не напрасно. А окажи к тому же они пусть минимальное содействие даже самому малому числу советских читателей в осознании ограниченности идеологии и губительности тоталитаризма, который она, идеология, вдохновляла и подпирала, - я испытал бы радость, приобретя на склоне лет столь важный стимул хотя бы только пером, но все-таки участвовать в поисках выхода из общих для нас проблем и недоразумений. Одновременно это помогло бы сблизить наши народы, лучше понять, как страдали они, чем жертвовали, какие подвиги совершили.

Странах.

Биография

В тюрьме он занимался литературным творчеством и переводами (перевёл на сербохорватский «Потерянный рай » Дж. Мильтона).

14 января 1961 года он подписал принесенный ему в камеру машинописный текст просьбы об освобождении . 20 января того же года он был выпущен из тюрьмы, а 10 апреля 1962 года был снова арестован .

За короткий период пребывания на свободе Джилас публикует (опять за рубежом) книгу, которую он лично считал своим главным достижением: «Разговоры со Сталиным» . Эта книга была издана на английском языке и уже в 1962 году переведена и издана на многих языках (французском , итальянском , датском , немецком , испанском , шведском , польском и на иврите) . В «Разговорах со Сталиным» рассказывалось о трёх визитах Джиласа в СССР (в 1944, 1945 и 1948 годах) . В 1970 году эта книга была издана на русском языке во Франкфурте-на-Майне .

Уже в день освобождения Джилас дал интервью корреспондентам Рейтер и Нью-Йорк таймс . В апреле 1961 года администрация тюрьмы вернула ему экземпляры его книг «Негош» и «Черногория» Джилас подписал с прибывшим из США главой издательского дома В. Йовановичем договор об издании в Америке своих мемуаров о поездке в СССР .

В мае 1962 года Джилас был вновь осужден за передачу в книге секретных сведений, с учётом предыдущего срока общее назначенное наказание составило 14 лет лишения свободы (5 лет за «Встречи со Сталиным» и 9 лет оставшегося срока) .

Джилас пробыл в тюрьме до конца 1966 года . Он был амнистирован, но без возвращения гражданских прав и боевых наград. В открытом письме к Иосипу Брозу Тито в 60-е годы он потребовал полностью порвать все связи с СССР и вступить в фактический союз с Западом .

После этого Джилас продолжал свою диссидентскую общественную и писательскую деятельность. В конце 1960-х годов он выезжал за границу, в США, где выступал с лекциями и публиковался, однако с 1970 года (до 1986 года) в выезде за границу ему отказывали.

В 1986 году книга «Новый класс» была наконец-то опубликована на родине автора.

В 1990 году в Югославии была впервые издана (в дополненном варианте) его книга «Встречи со Сталиным» .

Скончался в 1995 году. По завещанию велел похоронить себя по церковному обряду (по вероисповеданию был православным), что считалось удивительным для члена коммунистической партии.

Семья

Первая жена - Митра Митрович (серб.) русск. (женился в 1936 году), в браке родилась дочь Вукица. Развёлся в 1952 году и вскоре повторно женился на Штефании Барич, в браке родился сын Алекса.

ДЖИЛАС (Djilas) Милован (4.6.1911, село Подбишче, Черногория - 20.4.1995, Белград), югославский политический деятель, писатель, публицист. Начальное образование получил в родном селе, после чего окончил гимназию в городе Бераны. В 1932 году начал изучать философию и право в Белградском университете. В апреле 1933 вступил в Коммунистическую партию Югославии (КПЮ), в августе того же года арестован за коммунистическую пропаганду и осуждён на 5 лет тюрьмы. Отбывая срок в Сремска-Митровице, переводил романы и повести М. Горького. В 1936 освобождён по амнистии. В 1938 избран членом ЦК КПЮ, занимался отправкой добровольцев в Испанию. С 1940 года член Политбюро ЦК КПЮ. С начала июля 1941 принимал активное участие в подготовке антифашистского восстания в Югославии. Организатор партизанского движения в Черногории (смотри Народно-освободительная война в Югославии 1941-45). В Верховном штабе Народно-освободительной армии Югославии отвечал за агитационно-пропагандистскую работу, редактор газеты «Борба». В 1942 подвергнут партийной критике за «левый уклон». В 1943-44 принимал участие в боевых операциях в Боснии. В 1944 в звании генерал-лейтенанта возглавлял миссию, которая вела переговоры в Москве. В апреле 1945 участвовал в подписании договора о взаимопомощи между СССР и Югославией. Участвовал в создании в 1947 Информационного бюро коммунистических и рабочих партий (Коминформбюро). Автор писем и резолюций югославской стороны во время советско-югославского конфликта 1948. С 1953 председатель Скупщины Федеративной Народной Республики Югославия. В 1953 Джилас опубликовал серию статей с резкой критикой процесса строительства коммунизма в Югославии. В январе 1954 исключён из ЦК Союза коммунистов Югославии (СКЮ) и снят со всех руководящих постов в партии. В декабре 1954 за обвинения в адрес руководства страны в реакционности, опубликованные в интервью «Нью-Йорк таймс», осуждён на полтора года тюремного заключения. В январе 1955 вышел из СКЮ. Выступил в поддержку Венгерского восстания 1956. В ноябре 1956 осуждён на три года тюрьмы. Освобождён в 1958. Арестован в 1962 и приговорён к 13 годам тюрьмы, снова заключён в тюрьму в Сремска-Митровице, амнистирован в декабре 1966. С 1971 до конца 1980-х годов жил в эмиграции в США, затем вернулся в Югославию, где продолжил публицистическую деятельность, выступая с критикой правительства С. Милошевича. Автор многочисленных публицистических, мемуарных, философских и исторических трудов, романов и рассказов. Среди них - «Новый класс» (1957), «Беседы со Сталиным» (1962), «Записки революционера» (1973), «Революционная война 1941-1945» (1980), «Общение с Тито» (1980), «Темница идей» (1989). Похоронен в родном селе.

Соч.: Revolucionarni rat. Beograd, 1990; Лицо тоталитаризма. М., 1992; Пад нове класе. Београд, 1994.

Лит.: Milic М. Radjanje Titove despotije: prilog fenomenologiji jugoslovenske revolucije. Harrow, 1985; Марковин Д., Кржавац С. Зашто су сменэивани. Политичке кризе у Jyroславищ. Београд, 1987; Dorgovié М. Bilas: vernik i jeretik. Beograd, 1989; Dedijer V. Veliki buntovnik М. Dilas: prilozi za biografiju. Beograd, 1995.